Взгляд на вину в системной семейной психологии и психотерапии

Е.В. Белинская

В статье предпринята попытка посмотреть на вину как на сложное, вторичное чувство, формируемое в той среде, к которой человек принадлежит. В отечественной психологии вину принято относить к этическим чувствам, в зарубежной – к чувствам самосознания, мы хотим рассмотреть вину как системное чувство, то есть чувство являющееся дериватом принадлежности человека к той или иной системе. Вина является одним из важнейших понятий системного подхода. Она считается важнейшей социальной силой, которая призвана выполнять регуляционные функции, прежде всего, поддерживать связи в тех или иных сформированных системах и устанавливать границы.

Вина и невиновность всегда переживаются только в отношениях между людьми и не существуют вне отношений. Когда бы и в какие отношения мы не вступали, нами управляет некое внутреннее чувство, которое возникает автоматически, если мы делаем нечто способное повредить отношениям или поставить их под угрозу. Чувство вины отнесено, таким образом, к другому. Человек чувствует себя виноватым, когда делает то, что вредит отношениям с другими, и невиновным, когда делает то, что идет отношениям с другими на пользу. Вина как бы постоянно проверяет, нарушают ли наши действия отношения или, наоборот, служат им. Поступки, ухудшающие отношения, мы переживаем как вину, а все поступки, служащие им, – как невиновность.

Тот, кто состоит в связи с кем-либо, действительно связан. Он уже больше не может выйти из этой связи без боли и вины. Интенсивность боли и глубина чувства вины показывает, как сильна эта связь/1/.

Но когда партнеры отказываются от ответственности за свои действия, их вина принимает форму отрицания реальности в том смысле, что человек не допускает факта своей вины и ведет себя так, будто он обладает полнейшей свободой и вовсе не входит в семейную систему. Если человек ведет себя так, будто он свободен, несмотря на то, что связан семейно-системными отношениями, это выступает в качестве отрицания реальности. Но связь между партнерами по своей природе принадлежит реальности.

Во всех отношениях устанавливаются границы – узкие или широкие. Обнаруживают их именно с помощью чувства вины. Вина указывает границы того, как далеко мы можем зайти и где нам следует остановиться, чтобы по-прежнему иметь право на принадлежность. Где начинается вина, там проходит граница, а между этими границами – невиновность и свобода. Свободное пространство внутри этих границ, где человек может передвигаться, не испытывая чувства вины и не опасаясь потерять принадлежность к группе, это и есть подлинная свобода. Следовательно, чем больше выражена у человека склонность к переживанию вины, тем уже границы жизненного пространства и жизненных отношений, в рамках которых он ощущает свободу и как следствие свою субъектность и активность. Однако границы эти подвижны и неодинаковы. И в каждых отношениях свободное пространство выглядит по своему. Поэтому самое первое, что происходит в любой группе – это обнаружение границ. И хоть человек и может, если желает, перешагивать установленные границы, но только заплатив за это чувством вины и не без последствий для своего и чужого счастья.

Согласно системной семейной психотерапии Б. Хеллингера в отношениях имеют силу определенные порядки, носящие название «порядки любви»/2/. Если поведение соответствует данным порядкам, то его носитель чувствует себя невиновным и находящимся в равновесии. Вследствие этого он ощущает, что имеет право оставаться в отношениях. Но как только человек нарушает условия, необходимые для хороших отношений, и подвергает отношения опасности, возникают неприятные чувства, которые срабатывают как рефлекс и вынуждают его вернуться назад. Это переживается как вина. В системной подходе, также как в психоаналитическом и экзистенциальном, ту инстанцию, которая, выступая в качестве некого балансирующего органа, производит указанную оценку называют совестью.

Совесть связывает человека с группой, важной для его выживания, какими бы ни были условия, которые эта группа к нему предъявляет. Она управляет с помощью чувства неудовлетворенности, которую мы испытываем как вину или чувства счастья, которое мы переживаем как невиновность. Так, со слов
Г. Вебера совесть является «органом равновесия», который привязывает индивида как к отдельным людям, так и к группам. Этот орган, постоянно подгоняя человека и управляя им, сохраняет его связь с людьми и группами, точно также как вестибулярный аппарат позволяет сохранить равновесие /1/. Данный орган воздействует как средство коррекции и уравновешивания в тех случаях, когда человек отступает от условий, обеспечивающих успех в отношениях, и тем самым подвергает опасности его принадлежность к системе.

Б. Хеллингер утверждает, что благодаря совести человек в состоянии немедленно почувствовать, живет ли он в согласии со своей системой или нет, то есть, сохраняют ли и обеспечивают ли его действия принадлежность к системе его группы, не подвергают ли они ее опасности и не упраздняют ли ее. «Иметь спокойную совесть» в таком случае значит только одно: я уверен, что я еще принадлежу к моей системе. А «неспокойная совесть» означает риск, что мне больше не может быть позволено принадлежать к этой системе. Следовательно, совесть не связана с какими-то абсолютными, общими законами и истинами; она относительна и меняется от группы к группе.

Совесть людей зависит от того, из какой семьи или группы они происходят. Она велит каждому действовать в соответствии с правилами, привязывающими человека к своей группе и служащими ей. Она запрещает человеку все поступки, которые могли бы исключить его из его группы или как-то навредить ей.

Но каждый отдельный индивидуум руководствуется совестью в каждой отдельной группе по-разному, так как то, что может быть полезным одной группе, причиняет вред другой, и то, что гарантирует нам невиновность в одной группе, делает виновными в другой. Например, на работе мы руководствуемся одной совестью, а в семье – другой.

Совесть как бы стоит на страже условий, которые важны для отношений. В душе эти условия переживаются как элементарные потребности. К таким условиям-потребностям относятся: привязанность, баланс между «давать» и «брать» и порядок. Согласно основным положениям системной психотерапии отношения могут сложиться удачно только в том случае, если одновременно выполняются все эти три условия. Совесть служит всем трем потребностям, а каждая из этих трех потребностей осуществляется с помощью собственного чувства вины и невиновности /1/. Поэтому наш опыт в отношении чувства вины различается в зависимости от того, относится ли эта вина к привязанности, сбалансированности или порядку. Каждая из этих функций совести руководствуется и осуществляется разными чувствами невиновности и вины. Следовательно, вину и невиновность следует по-разному воспринимать в зависимости от цели и потребности, которой они служат.

Если совесть «обслуживает» потребность в привязанности, то она реагирует на все, что способствует или угрожает данной конкретной привязанности. Поэтому наша совесть спокойна, когда мы ведем себя так, что можем быть уверены: мы еще имеем право принадлежать группе, и неспокойна, когда мы настолько отошли от условий группы, что вынуждены опасаться, не утратили ли мы полностью или частично право на принадлежность. Таким образом, в такой ситуации мы переживаем вину как страх потери и исключения и как удаленность, а невиновность – как защищенность и близость. Чувство защищенности переживается только вместе с чувством страха. В этой связи примечателен тот факт, что совесть тревожнее у тех членов системы, которые больше нуждаются в отношениях. Например, практика системной работы показывает, что совесть родителей в отношении детей более спокойна, чем у детей в отношении родителей.

Совесть привязывает сильнее, если человек занимает невысокое положение в группе и полностью находится в ее власти. В семье это дети. Из любви ребенок готов пожертвовать всем, даже собственной жизнью и счастьем, если родителям и всему роду от этого будет лучше. Это те дети, которые самоотверженно заступаются за своих родителей или предков, совершают то, чего не планировали, искупают то, чего не делали (например, уходя в монастырь), отвечают за то, в чем не виноваты, или мстят вместо своих родителей за пережитую несправедливость.

Как только человек завоевывает в группе власть или становится независимым, связь ослабевает, а вместе с этим слабеет и голос совести. Но слабые люди добросовестны, они остаются верными. Они демонстрируют самую самоотверженную отдачу, поскольку они привязаны. На предприятии это работники нижнего звена, в армии – обычные солдаты, а в церкви – верующий народ. На благо сильных членов группы они добросовестно рискуют здоровьем, невиновностью, счастьем и жизнью, даже тогда, когда сильные, прикрываясь высокими целями, ими, возможно, бессовестно злоупотребляют. Так, как они остаются привязанными к собственной системе, их могут бесцеремонно отдавать на заклание системам внешним. И тогда эти «маленькие» люди жертвуют собой за людей больших. Они выполняют всю грязную работу. Это жертвы, платящие по чужим счетам, которые похожи на овец, идущих за пастухом на бойню.

Привязанность к исходной группе обладает для совести приоритетом перед любыми другими доводами рассудка и перед любой другой моралью. В отношении результатов нашей веры или наших поступков совесть ориентируется на привязанность, не обращая внимания на то, что с других точек зрения вера и эти поступки могут казаться ненормальными или предосудительными. Поэтому нельзя полагаться на совесть, когда речь идет о познании добра и зла в более широком контексте. Поскольку привязанность обладает приоритетом перед всем остальным, то вина в отношении привязанности является самой тяжкой, а ее последствия – самым суровым наказанием. Наоборот, невиновность в отношении привязанности воспринимается как самое глубокое счастье и как самая заветная цель детских желаний.

Обе стороны совести, чистая и нечистая, служат одной цели. Как кнут и пряник, они манят и гонят в одном направлении: они обеспечивают привязанность человека к корням и основам вне зависимости от того, чего требуют от него любовь к этой группе.

Следует отметить, что тот, кто хочет удержать невиновность в отношении привязанности в течение всей своей жизни, остается ограниченным. Любое дальнейшее развитие возможно лишь в том случае, если человек входит еще в одну группу и там переживает совесть по-другому. Чтобы остаться в обеих группах ему приходится переориентироваться. Если он делает это не путем компромисса, а через понимание, осознание, то это ведет к личностному развитию. Осознание тоже действует как совесть, но как совесть для более широкого восприятия действительности. Оно преодолевает границы, которые устанавливает совесть, тем что привязывает нас к отдельным группам.

Совесть способствует не только нашей связи друг с другом (и управляет ею с помощью своего чувства вины и невиновности), но и в качестве потребности в компенсации управляет обменом внутри отношений. Совесть реагирует совершенно по-другому, когда речь идет не о праве принадлежать к системе, а о равновесии между количеством того, что индивидуум «отдал» другим членам в своей системе, и тем, что он «получил» от них.

Если в отношениях между двумя партнерами или внутри группы существует разница в положении, то есть один находится в убытке, а другой в прибыли, то все стороны чувствуют потребность в равновесии. Человек испытывает такую потребность в равновесии и по отношению к судьбе в тех случаях, когда извлекает выгоду из чего-то или ему очень повезло в жизни практически без усилий.

Каждый раз, когда кто-то дает человеку что-либо или он что-то берет от других, у него – независимо от того, насколько драгоценно было то, что он получил или взял, – возникает чувство неудовольствия. Поэтому он ощущает какое-то внутреннее давление до тех пор, пока не отдаст что-то равноценное взамен или не заплатит за то, что получил /1/.

Подобную вину человек испытывает как необходимость отдать что-то взамен. Если он уверен, что в долгу перед кем-то, то, как только под давлением этого чувства вины он что-то отдает или платит, у него возникает чувство освобождения от этого давления. Такое чувство – не быть обязанным кому-либо – дает ощущение внутренней легкости и свободы. То же самое желание испытывать подобную свободу наблюдается, когда человек старается избежать необходимости брать у других, чтобы не оказаться обязанным им.

Если иметь в виду баланс между «давать» и «брать», то чувство вины мы воспринимаем как обязательство, а невиновность – как свободу от обязательств. Понятие «брать» не существует в отрыве от цены. Если человек возвратил другому ровно столько, сколько получил, тогда он свободен от обязательств. Тот, кто свободен от обязательств, чувствует себя легко, но у него нет больше и этой связи. Кроме того, свободу от обязательств можно увеличить, давая больше, чем обязан. Тогда человек познает невиновность как право на притязание.

Совесть реагирует по-другому тогда, когда она охраняет порядки совместной жизни в рамках личных отношений. Когда совесть стоит на службе порядка, то есть правил игры, имеющих силу в данной группе, то вину мы воспринимаем как нарушение правил и как страх наказания, а невиновность – как добросовестность и верность.

Правила игры в каждой системе свои, и каждый, кто является частью системы, эти правила знает. Когда человек их осознает, признает и соблюдает, система может функционировать, а человек становится безупречным. Тот, кто их нарушает, становится виновным, даже если это никому не приносит вреда и никто от этого не страдает. В этом случае он во имя системы еще и подвергается наказанию, а в некоторых тяжелых случаях даже исключается и уничтожается, как, например, в случае «политических преступлений» или «ереси».

Чувство вины в отношении порядка не затрагивает центра нашей личности. Мы часто можем позволить себе этот тип вины, не испытывая проблем с чувством собственной ценности, даже когда знаем, что у нас есть некое обязательство или что мы должны заплатить какой-то штраф. И, напротив, если мы совершаем проступок в отношении привязанности или баланса, наша самооценка понижается.

Совесть по-разному служит удовлетворению потребностей в привязанности, сбалансированности и порядке. Так, на службе у привязанности она, возможно, требует того, что запрещает на службе у сбалансированности и порядка, а в том, что она позволяет ради порядка, нам вполне может быть отказано в интересах привязанности. Если одна потребность берет верх, то другие оказываются в убытке. Если человек все же хочет одновременно подчиняться всем трем условиям, то каждому он останется что-то должен. Как бы мы ни старались следовать указаниям совести, она будет нас, с одной стороны, обвинять, а с другой – оправдывать. Поэтому наша совесть не бывает абсолютно спокойна. Добиться можно лишь того, чтобы вины во всех отношениях было как можно меньше.

В то же время для каждого отдельного индивидуума и каждой определенной группы совесть служит целям, которые могут дополнять или противостоять друг другу – как в случае любви и справедливости или свободы и закона. При этом совесть – в зависимости от своих целей – пользуется различными чувствами невиновности и вины. Поэтому мы испытываем вину и невиновность по-разному – в зависимости от того, служат ли они любви, системной несвободе или же справедливому равновесию сил в системе; а также от того, служат ли они системным порядкам и правилам или обновлению человека и его свободе. Но то, что служит любви, вредит справедливости, а то, что является невиновностью для законопослушного, для следующего чувствам любви может оказаться виной.

Когда мать говорит ребенку, который что-то натворил: «А теперь ты целый час будешь играть один в своей комнате», она наказывает его за несоблюдение порядка. Но если она добивается порядка полностью, то это значит, что она на целый час оставляет ребенка в его комнате одного. Ребенок после этого злится на мать, и причем по праву, потому что ради справедливости она забыла о привязанности и любви. Поэтому родители нередко отменяют часть наказания. Тогда они нарушают порядок, так как привязанность для них тоже важна. Если же родители не наказывают вообще, то на переднем плане стоит привязанность, но происходит это в ущерб порядку. В этом случае ребенок тоже будет злиться на родителей, потому что не будет знать, где границы дозволенного.

Мы установили, что мерилом для совести является то, что ценится в той группе, к которой мы принадлежим. Но каждый человек участвует во множестве разных отношений, интересы которых противоречат друг другу, и принадлежат ко многим системам. Так что если вместе соберутся люди, принадлежащие к разным группам, то совесть у каждого будет своя, а у человека, принадлежащего сразу к нескольким группам, для каждой из них совесть тоже своя, так же и законы привязанности, сбалансированности и порядка в каждой системе свои.

Среди воров, чтобы иметь возможность оставаться в группе, человек должен воровать, а в какой-нибудь другой группе именно это делать нельзя. Но представители этих групп подчиняются их правилам с одинаковой совестью и одинаковым рвением. Таким образом, содержание совести никак не связано с понятием добра или зла, оно связано с тем, что считается ценностью в данной группе.

Человек, появившийся на свет в еврейской семье, чувствует себя хорошо и уверенно, принимая ее веру, если же он от этой веры отрекается, то чувствует себя скверно и ощущает над собой угрозу. То же самое чувство вины и невиновности в аналогичных обстоятельствах испытывают и христиане, и мусульмане.

Таким образом, совесть удерживает нас в группе, как пастушья собака удерживает овец в отаре. Но если обстановка меняется, она, как хамелеон, защищая нас, меняет свою окраску. Поэтому рядом с матерью у нас одна совесть, рядом с отцом – другая, в семье – третья, на работе – четвертая, в церкви – пятая и за столиком в баре – шестая. То, что на пользу одной системе, может повредить другой, и что приносит нам невиновность в одной, сталкивает нас в виновность в другой. За один и тот же поступок мы оказываемся перед многими судьями, и пока один зачитывает нам приговор, другой нас оправдывает.

Итак, рассчитывать на невиновность – дело безнадежное. Если знать, что чувства вины и невиновности – это средства, помогающие нам ориентироваться, чтобы мы могли нормально существовать в определенных отношениях, тогда дело не в том, виновны мы или невиновны, а в том, чтобы мы могли вести себя сообразно обстановке.

Наряду со связующей ролью совесть выступает и как обосабливающий, устанавливающий границы фактор. Поэтому, если мы хотим остаться в группе, нам часто приходится отказывать или лишать права на принадлежность, которым мы пользуемся сами, другого, не такого, как мы. Тогда наша совесть делает нас ужасными для другого, потому что во имя ее мы должны желать или совершать с другим, кто от нее отходит, то, чего сами боимся как наихудшего следствия вины или как самой страшной угрозы – исключения из группы /2/.

В то время как мы совершаем плохие поступки по отношению к другим, по отношению к собственной группе наша совесть чиста. Заставляя нас быть начеку в интересах своей группы, той, к которой мы принадлежим, совесть делает нас слепыми в отношении других групп. Чем больше она привязывает нас к одной группе, тем больше отделяет нас от других. Чем более дружелюбно она настраивает нас по отношению к своей группе, тем враждебнее делает нас в отношении групп внешних.

Самым важным, по мнению Б. Хеллингера, аспектом совести является то, что существует разница между осознаваемой и скрытой, то есть бессознательной, совестью. Когда мы следуем осознаваемой совести, то нарушаем правила скрытой совести и, несмотря на то, что согласно осознаваемой совести мы ощущаем себя невиновными, скрытая совесть наказывает подобное поведение, как будто мы все же виноваты /2/.

В системной психотерапии говорится о важности сознательной, реальной личной вины. Такая вина считается источником силы, при условии, что она признается. Личная вина, которую кто-то признает и берет на себя, больше не ощущается, она превращается в энергию к действию. Чувство вины начинается там, где кто-то не желает действовать в соответствии с виной. Тогда он оказывается отрезан от той энергии или силы, которая является следствием вины. Если человек не уклоняется от своей личной вины, он обладает важным источником силы для того хорошего, что он сделает позже. Чувство вины появляется тогда, когда человек старается вытеснить ее или внушить себе, что он не виноват. Когда он отрицает свою вину или старается убежать от ответственности и последствий, тогда он испытывает чувство вины и становится слабым. Признанная вина способствует достижениям, на которые человек иначе не способен.

Вина может служить обмену и не давать остановиться нашим отношениям. Здесь речь идет о хорошей сознательной вине и хорошей невиновности, благодаря которой мы не позволяем друг другу стоять на месте и которые связывают нас в позитивном плане.

Вместе с тем в системной психотерапии Б. Хеллингера говорится о бессознательной вине, обеспечивающей принадлежность к своей системе (группе). В случае бессознательной вины, основанной на иррациональной любви к членам своей системы, речь идет о компенсации в негативном. Тогда невиновность мы ощущаем как право на месть, а вину – как страх перед возмездием.

Конфликт между этими двумя типами совести и вины, бессознательными и сознательными – основа всех трагедий, касающихся отношений и в первую очередь отношений между наиболее близкими людьми. Например, сущность семейных трагедий заключается в том, что конфликт между сознательной и бессознательной совестью ведет к трагическим переплетениям, которые являются причиной серьезных болезней, несчастных случаев и самоубийств в семьях. Этот же конфликт приводит к целому ряду трагедий в отношениях между мужчиной и женщиной – например, когда отношения между партнерами разрушаются, несмотря на существующую между ними сильную взаимную любовь /1/.

Бессознательная вина нередко основывается на магическом способе мышления. Она является причиной серьезных болезней, несчастных случаев и самоубийств в семьях, разрушения отношений. В таких случаях человек часто считает собственной виной события, на самом деле неизбежные и предопределенные судьбой, например, выкидыш, болезнь или инвалидность родственника, ранняя смерть ребенка. Это слепая реакция, действующая как принуждение, заставляющая полагать, что родственнику лучше, когда нам плохо. Например, в случае самоубийства родственников человек может посчитать виноватыми или самих себя, или других. В таком случае он желает избежать необходимости принять боль и удар тяжелой судьбы. Подобный малодушный выход легче, чем решение покориться судьбе. Для разрешения же ситуации необходимо принять решение погибшего родственника и умение уважать его судьбу.

Вследствие бессознательной вины человек чувствует себя обязанным пойти на искупление, уравновешивание, заплатив за причиненный другому ущерб и компенсируя вину собственным ущербом. Однако искупление вины считается недостойным образом действия, так как основывается на магическом образе мышления, в соответствии с которым благо другого лица может быть достигнуто только путем собственного несчастья, и соответствует идее о том, собственного страдания достаточно для спасения другого. Иными словами, искупающий вину платит страданием за страдание, смертью за смерть, болезнью за болезнь, словно страдания и смерти уже достаточно и никаких других активных усилий от него не требуется. В таких случаях тоже наблюдается только усугубление несчастья и болезни, а также больше смертей /2/.

Искуплением вины мы подавляем нашу потребность в уравновешивающей компенсации. Тогда вместо одного умершего мы имеем двоих. И, что еще хуже, искупление является двойным несчастьем для жертв вины, так как оно питает несчастье других, их ущерб ведет к дополнительному ущербу, а их смерть – к смерти других лиц.

Искуплением вины мы пытаемся избежать необходимости заниматься настоящей динамикой связи. Избавление от вины путем искупления, то есть, причиняя ущерб самому себе, возможно, только если мы больше не воспринимаем другого человека. Потому что восприятие этого человека дает нам понять, что искуплением мы только стараемся избавиться от необходимости совершать конструктивные действия.

Об этом принципе не следует забывать и в случае реальной личной вины. Нередко женщина, сделавшая аборт или каким-то другим образом потерявшая ребенка, пытается искупить эту потерю путем смертельной болезни или разрыва отношений с мужем или отцом ребенка или даже отказываясь от всех будущих любовных отношений. Искупление личной вины часто является бессознательным, хотя сознание отрицает это.

Все, кто подчиняется христианским догмам, стараются загладить какую-то вину или чувствуют себя обязанными это сделать. И что еще хуже, они уверены, что это им по силам.

Принцип компенсации, обуславливаемый бессознательной совестью и виной выражается в форме слепого принуждения к уравновешиванию через плохое /2/. В соответствии с этим иррациональным принципом считается, что если один человек приобретает, а другой в тех же обстоятельствах теряет, то в душе одно увязывается с другим и возникает потребность в компенсации, как будто одно произошло за счет другого. Тогда и происходят трагедии. Возвращается, например, отец живым и здоровым с войны или из плена, где гибли другие, и его дочери вдруг приходит в голову, что она должна заплатить за то, что он вернулся, или отец сам не берет больше от жизни то, что мог бы. Или кто-то избавившись от смертельной опасности, начинает расплачиваться за это каким-нибудь симптомом или же во всем себя ограничивать. Множество примеров такого рода можно найти в истории евреев, переживших нацистский режим и не осмеливающихся быть счастливыми, когда у столь многих была тяжелая судьба. Если в семье есть больной ребенок, то его здоровые братья и сестры часто не могут позволить себе быть здоровыми и счастливыми, потому что у них возникают фантазия, якобы их здоровье и их счастье достались им за счет больного ребенка. И тогда они пытаются компенсировать это, выказывая себя тоже больными (например, в депрессивном состоянии) или как-то по-другому ограничивая свои возможности. Данная динамика выступает формой снятия с себя в душе вины.

Отказ от компенсации такого рода требует выхода на мета-уровень и поиска совершенно иного решения, несмотря на давление желания компенсации. А решение состоит в том, чтобы принимать жизнь, счастье, здоровье как подарок, без того, чтобы за них платить. Такая позиция означает смирение. Желание же компенсировать – это позиция дерзкая, самонадеянная. Такие люди берут на себя смелость платить за то, что получили в подарок /2/.

Искупление вины в качестве слепой, инстинктивной и неуправляемой попытки особенно часто встречаются в семьях, где мать умерла во время родов. Ребенок, оставшись в живых, естественно, не виноват в смерти матери. Никому и в голову не может прийти призвать его к ответу, и тем не менее знание о своей невиновности не приносит ребенку облегчения. Как существо социальное, он знает, что «вплетен» в систему, в которой он получил свою жизнь за счет жизни матери. И он не может иначе, кроме как всегда рассматривать свою жизнь в связи со смертью своей мамы, и он оказывается неспособным избавиться от давления вины. То, что происходит после таких трагических событий, часто является плохой динамикой. Ситуация истолковывается таким образом, как будто мужчина, следуя своим инстинктам, убивает женщину, то есть приносит ее в жертву своим инстинктам. Но ведь родители сознают весь риск исполнения любви, они осознанно согласились на этот риск. Кроме того, такие фантазии на тему убийства обесценивают женщин и оскорбляют их достоинство. В ходе психотерапевтических сеансов, проходящих в форме расстановок таких случаев, женщины не упрекают и не обвиняют мужчин, они полны достоинства.

Но представление об убийстве приводит к тому, что мальчики и в следующих поколениях – а такое событие зачастую продолжает влиять на протяжении нескольких поколений – искупают вину. Ребенок умершей женщины внутренне как бы произносит фразу: «Лучше я, чем ты» и «Я последую за тобой». Нередко из-за смерти той женщины совершают самоубийство даже ее внуки и правнуки. Это примитивная, древняя и слепая форма компенсации: один уходит, и в качестве компенсации должен уйти другой. Некоторые люди отказываются тогда от партнерства и детей, становясь, к примеру, священниками и женясь на женщине, которая не может иметь детей.

Когда ребенок пытается искупить вину, не позволяя себе жить счастливо, то есть не соглашается принимать свою жизнь из-за цены, уплаченной матерью, или даже совершает самоубийство, чтобы искупить ее смерть, тогда несчастье матери удваивается, так как ребенок не принимает жизнь, данную ему матерью, не уважает ее любовь и готовность отдать ему все. Это значит, что смерть матери не только была напрасной, но и вместо жизни и счастья привела к еще одному несчастью, а также к еще одной смерти.

А решение здесь в том, чтобы женщина получила в системе почетное место и чтобы ребенок сказал своей маме: «Раз уж, рожая меня, ты потеряла свою жизнь, то это не должно быть напрасно. Именно потому, что это так дорого тебе стоило, я покажу тебе, что это себя оправдало. Я принимаю свою жизнь за ту цену, которой она стоила тебе и которой она стоит мне, и я что-нибудь из нее сделаю в память о тебе» /1/.

После этого ребенку необходимо начать действовать вместо того, чтобы подчиняться страданиям. Он должен попытаться достичь успеха в работе, а не стараться быть неудачником, он должен жить, а не пытаться умереть. Таким образом, ребенок установит связь с матерью, совершенно отличную от той, которая существует, когда он следует за ней по пути несчастья.

В этом случае давление роковой вины превращается в мотор и дает силы жить, и тогда становится возможны такие деяния, совершить которые другие не смогли бы никогда. Это приносит примирение и покой, и тогда жертва матери оказывает хорошее влияние.

В отличие от компенсации путем искупления вины, такой подход является уравновешиванием путем позитивных действий. По сравнению с компенсацией путем искупления вины, которая является недостойным способом, причиняет вред и только забирает у человека энергию, но никогда не ведет к примирению, уравновешивание путем позитивных действий требует от пациента настоящих усилий. Такое уравновешивание ведет к счастью и, следовательно, обещает примирение матери со своей судьбой, а ребенка – со своей, так как позитивные действия, совершаемые в память матери, ребенок совершает благодаря ей /1/.

В разговоре о бессознательной вине важно отметить, что такая вина и ее искупление нередко передаются от одного члена семьи к другому. В таких случаях ребенок или партнер поступают по принципу «Лучше я, чем ты». Они принимают на себя вину и ее последствия, если другие члены семьи не решаются на это.

Если нижестоящий вмешивается в область стоящего выше, к примеру, сын пытается искупить вину отца или быть лучшим мужем для матери, то он считает себя вправе делать то, на что права не имеет, и на подобную самонадеянность этот человек часто неосознанно реагирует потребностью в крушении или гибели. Поскольку это происходит в основном из любви, то не осознается нами как вина. Подобные взаимосвязи всегда играют некую роль там, где есть плохой конец, когда кто-то, например, сходит с ума, совершает самоубийство или становится преступником /2/.

У родителей есть нечто, что они завоевали как заслугу или претерпели как потерю. Это принадлежит лично им и не имеет отношения к детям, к примеру, личная вина или некий конфликт. Дети в этом участия не принимают. Родители не должны передавать это детям. А детям не следует принимать ни вину или ее последствия, ни болезнь или судьбу, ни обязательство или перенесенную несправедливость, также как не вправе принимать и родительские заслуги. Это часть личной судьбы родителя и остается в зоне его ответственности /1/. Например, в случае развода всегда присутствует чувство вины. И эту вину нередко стремятся взять на себя дети. Но это им не по силам и недопустимо. В этом случае каждый из родителей должен принять на себя ответственность за то, что не получилось, в соответствии со своей виной. Кроме того, дети должны знать о том, что родители действительно приняли на себя ответственность. Только в таких случаях ни от кого не требуется никакого искупления.

Примером трансляции вины от одного члена системы к другому может служить ситуация, когда брат чувствует себя виноватым перед своей сестрой, потому что он живет, а она умерла. У него преимущество, а она – в невыгодном положении. Так он себе представляет. В подобных случаях тот, у кого преимущество, не берет от жизни то, что мог бы взять для создания равновесия. Он не пользуется своей жизнью во всей ее полноте, то есть не берет свою жизнь и не берет свою жену, потому что старается достичь равновесия со своей сестрой. Это слепая реакция, действующая как принуждение, которому никто не в силах противостоять. И позади всего этого действует магическая вера в то, что сестре лучше, когда ему плохо, и что она живет, когда он сам умирает /2/.

Когда человек берет на себя чужую вину и ее последствия, словно он его заместитель, это с любой точки зрения производит плохое воздействие. Тогда человек становится слабым. Он не в состоянии совершить ничего полезного. Наоборот, под влиянием чужой вины он совершает только плохое. Кроме того, он еще и ослабляет того человека, от которого перенял на себя вину, потому что, принимая вину другого на себя, он лишает его силы, необходимой для достижения чего-то хорошего.

Когда в браке соединяются два партнера, то оба привносят из своих родных семей модели партнерства, и оба по привычке следуют основным положениям, нормам и ценностям, которые имели силу в их семьях. Перенимая старые шаблоны, они чувствуют себя хорошо, даже если те плохи, а оставляя плохие модели, чувствуют себя виноватыми, даже если новые лучше. Так что за свой прогресс и свое новое счастье платить зачастую приходится виной. Худшие для партнерства последствия вытекают из тесной связи со своим родом прежде всего в том случае, когда один из партнеров, сам того не замечая, оказывается вынужден исполнить чью-то роль для решения былых конфликтов.

В соответствии с системной динамикой страдать большинству гораздо важнее, а еще и намного легче, чем разрешить ситуацию. И все это по одной очень простой причине: когда человек страдает и ему плохо, он чувствует себя невиновным и связанным со своими родителями на уровне магической идентификации. Если же ему хорошо, он чувствует себя виноватым.

Какие пути решения проблем, связанных с бессознательной виной, нам предлагает системная семейная психотерапия?

В системной психотерапии принято считать, что просьбы о прощении и само прощение не имеют разрешительного эффекта, поскольку ни у одного человека нет права на то, чтобы прощать. Когда кто-то просит о прощении другого, он перекладывает на него ответственность за собственную вину. Так, некоторые пациенты каются своему терапевту в своих грехах. И если он им это позволяет, то берет все на себя. Тот, кто прощает, находится как будто на более высоком уровне по сравнению с тем, кого прощает, и из-за этой разницы нормальные равноценные отношения невозможны. В системной психотерапии с особой ответственностью подходят к словам, так как они влияют на отношения, улучшая либо обременяя их. В соответствии с этим слова «прости» и «прощаю» предлагается заменять на «мне жаль». Тогда два индивидуума оказываются на равных друг с другом, и каждый из них имеет возможность сохранить собственное достоинство. Им будет гораздо легче иметь нормальные отношения друг с другом, чем в случае, когда кто-то просит о прощении /2/.

Как было показано выше искупление, являясь одним из видов уравновешивания системных конфликтов, также не решает проблему. Такое искупление основывается на любви, но на любви иррациональной, а поэтому представляет собой слепое, инстинктивное уравновешивание. Согласно
Б. Хеллингеру преодолеть это слепое принуждение к уравновешиванию через плохое можно при помощи более высокого порядка, а именно – одного из порядков любви. Не просто любви, а более высокого порядка любви, в рамках которого мы признаем и собственную судьбу и судьбу другого, любимого человека, двумя разными независимыми друг от друга судьбами и покоряемся им обеим со смирением /2/. На этом уровне происходит уравновешивание, которое делает искупление излишним. Значит, когда родители принимают на себя ответственность за то, что не получилось, и каждый из них полностью принимает последствия разрушения связи, а также ответственность за собственную вину (не только в моральном смысле), тогда дети больше не испытывают необходимости искупления.

Согласно системной психотерапии никакого разрешительного эффекта не несут и пренебрежительные замечания по отношению к самому себе или негативный самоанализ. Они могут оказать лишь вредное воздействие, поскольку подобными замечаниями мы словно даем понять другим: «Пожалуйста, признай меня таким, какой я есть! Я такой незначительный!» Но это только раздражает собеседника, так как наше самоуничижение заставляет другого занять более высокую позицию по отношению к нам и лишает его свободы быть равным среди равных.

Важно признать собственную вину. Когда кто-то признает свою вину, это придает ему большее силы, чем прощение или заглаживание вины. Признанная вина способствует достижениям, на которые человек иначе не был бы способен. Однако признания мало. Оно представляет лишь первый шаг. В случае личной вины решение проблемы состоит в совершении примиряющих действий. Для этого виновный должен сказать человеку, с которым он обошелся несправедливо или потребовал чего-то ужасного, или причинил какой-то ущерб, глядя ему в глаза: «Мне жаль» и «Я даю тебе место в моем сердце», а также «Ты будешь участвовать во всем хорошем, что я сделаю в память о тебе, считая тебя отдельной самостоятельной личностью» /2/.

В заключение важно сказать, что человек переживает счастье как что-то опасное, потому что оно делает его одиноким. То же самое применимо и к разрешению системных проблем: этот процесс переживается как опасный процесс, потому что в результате он тоже приводит к одиночеству. С другой стороны, проблемы и несчастье обеспечивают нам общество других людей; они нерасторжимо соединены с чувством собственной невиновности и верности. Собственное незаслуженное счастье переживается иногда как нечто негативное, которое пугает и представляет собой угрозу, поскольку нередко втайне человек полагает, что своим счастьем может пробудить зависть судьбы и других людей. Но разрешение проблем и счастье связаны с чувством предательства и вины. Человек живет со своей виной так, как будто она является чем-то разумным. И тогда сделать выбор в пользу счастья – это как нарушить табу, как взять на себя вину, как согласиться с опасностью. В подобных особенностях психологии человека источник и «сила» бессознательной вины. Из-за этого счастье и разрешение наших проблем возможны только в том случае, если мы готовы взглянуть в лицо вине, осознать ее.

Таким образом, системная психотерапия расширяет границы понимания вины и свободы, показывая, что вина является не просто личным переживанием человека, одной из составляющих его личного отношения к миру, в том числе невротического, а чувством, неизбежно связанным с системой, к которой принадлежит человек. Вина, связывающая человека с его системой, призванная выполнять регулятивные функции, поддерживать связи, нередко, будучи иррациональной, оказывается той силой, которая обуславливает семейные несчастья и трагедии, такие как одиночество, несчастные случаи, болезни, ранние летальные исходы. Системная психотерапия в качестве психотерапевтического воздействия предлагает уравновешивание сил в системе с тем, чтобы лишить энергии иррациональные формы вины.

Литература

Вебер Г. Кризисы любви: Системная психотерапия Берта Хеллингера. – М.: Изд-во Института Психотерапии, 2001
2. Хеллингер Б. Порядки любви: Разрешение семейно-системных конфликтов и противоречий. – М.: Изд-во Института Психотерапии, 2001.