Роль коррекционной работы с виной и стыдом в оптимизации общения

Е.В. Белинская

Современная действительность ставит человека перед необходимостью решения целого ряда социально-психологических проблем. Игнорируя необходимость исследования этих проблем, мы позволяем им оставаться неосознанными, а, следовательно, оказывающими неконтролируемое воздействие на свою жизнедеятельность. Подобное воздействие может принимать различные масштабы: от влияния на психическое состояние человека и его межличностные отношения до влияния на судьбы целых народов. В связи со сказанным целью данной статьи является освещение вопроса о роли вины и стыда в оптимизации общения и взаимоотношений.

Структура статьи определяется поставленными нами задачами показать весь спектр функциональных граней вины и стыда: от оптимизирующих межличностные, общественные взаимодействия и взаимопонимание до затрудняющих общение. В связи с поставленными задачами нам представляется целесообразным опираться на целостный, всесторонний поход к изучаемым нами явлениям, который использует знания разных психологических школ. Особое внимание мы уделяем глубинной психологии, поскольку это направление, как никакое другое, обогащает традиционный взгляд на столь сложные и поэтому малоизученные эмоциональные явления, какими являются вина и стыд.

По традиции нельзя не заметить, что вина и стыд, как и эмоциональность в целом, являются важнейшими сторонами взаимоотношений людей. Один из ведущих современных отечественных психологов Б.С. Братусь называет человека, лишенного эмоций, «равнодушным, однобоким, механистичным»/6/. Однако, несмотря на огромное значение эмоциональной сферы для жизни человека, ее изучению в отечественной психологии уделяется мало внимания. Так,
Л.С. Выготский, рассматривая учение о страстях как «едва ли не самую основную главу психологии», сообщает о том, что «эта глава психологии» в реальности «оказывается намного ниже всех других глав, она как бы парализована в поступательном развитии»/9/.

Г.М. Андреева считает эмоциональность одной из важнейших черт межличностных отношений /2/. Так как межличностные отношения существуют внутри различных форм общественных отношений, то и последние связаны с эмоциональностью. Исходя из целей нашей статьи, в дальнейшем изучаемые нами эмоциональные явления будут рассматриваться с точки зрения их коньюнктивности (разного рода сближающие, объединяющие людей чувства) или дизьюнктивности (разъединяющие людей чувства).

Социальные отношения подразумевают необходимость решения моральных вопросов, которые неизбежно возникают при удовлетворении человеком своих потребностей через другого и определяются отношением к нему. Причина их возникновения «должна быть связана с задачами установления и поддержания социального гомеостаза» /27/. Именно в таком понимании представлены переживания вины и стыда в отечественной психологии.

Традиционно понимаемые моральные чувства, имеющие форму стыда или вины, следуя логике, необходимо отнести к конъюнктивным чувствам, поскольку они призваны служить социальной интеграции. Стыд и вина заставляют человека реализовывать поведение, соответствующее принимаемым общественным сознанием нормам. Без реализации морального поведения само существование человечества стало бы проблематичным. Трудно представить себе общество, индивиды которого были бы лишены способности осознанно переживать стыд и вину. Судьба такого общества была бы предрешена, поскольку оно представляло бы собой государство, функционирующее по принципу «лебедя, рака и щуки».

Общество, в своем стремлении к поступательному развитию и обеспечению своей безопасности, стремится вложить в сознание людей определенные социальные нормы и опирается при этом на специальные механизмы социализации. Чувства вины и стыда, наряду с другими двумя механизмами (имитация и идентификация), относятся к четырем психологическим механизмам социализации. В то время как имитация и идентификация относятся к позитивным механизмам социализации, так как способствуют формированию определенного поведения, стыд и вина представляют собой негативные механизмы, поскольку они запрещают определенное поведение или подавляют его /28/. Общество в лице специальных социальных институтов (семьи, школы, церкви, судебных органов и д.р.), ориентируясь на воспитание законопослушных граждан, вынуждено прибегать к негативным механизмам социализации. Данные механизмы отсекают у человека импульс поступать в соответствии со своими природными склонностями, стремиться к личному удовольствию и направляют его поведение в социальноодобряемое русло.

Вина и стыд всегда проявляются в контексте социальных отношений: вина за что-то перед кем-то, например, за обиду другого человека, за несправедливое к нему отношение. Практически все другие эмоции, кроме этих двух, могут относиться к неодушевленным явлениям. Так, к примеру, человек может испытывать страх перед грозой или машинами, испытывать к ним интерес, они могут его удивлять или восхищать. Можно радоваться приобретению какой-то вещи или печалиться, страдать из-за ее потери, можно испытывать отвращение к той или иной еде. Даже агрессию человек может испытать по отношению к камню лежащему на дороге и мешающему проходу. Поранив ногу таким камнем, человек может со злостью ударить его ногой. Но вину и стыд человек не может испытывать ни по отношению к грозе и машине, ни по отношению к камню, ни по отношению к любому другому неодушевленному предмету. Данные переживания возникают лишь тогда, когда человек смотрится в зеркало социальных отношений.

Коньюнктивная роль вины и стыда доказывается их социальным характером. Действительно, их генезис определяется процессом социализации. Вина и стыд формируются в процессе его взаимоотношений с родителями. В своем общении с детьми родители обучают детей поведению, согласующемуся с нормами социального общежития. В том случае если поведение ребенка выходит за рамки этих норм, родители стимулируют у ребенка стыд и вину, реагируя неодобрением, лишением ребенка любви. Таким же образом родители реагирует и на невинные шалости ребенка, доставляющие им, как правило, много хлопот. Тем самым родители еще больше подкрепляют данные эмоции, развивающиеся у ребенка. Даже родители, понимающие жизненную важность для него любви взрослых, будучи фрустрированными поведением ребенка, непроизвольно проявляют раздражительность и гнев. Ребенок в свою очередь, являясь восприимчивым существом, замечает невербальные проявления подобных родительских реакций и интерпретирует их как опасное для своей жизни отдаление от него родителей. Маленький человек привыкает к тому, что его награждают за одни поступки, называемые родителями «хорошими», и наказывают за другие, называемые взрослыми «плохими». Ребенок чувствует, что любовь и положительные эмоции родителей имеют условный характер и, таким образом, научается обусловленному социальному поведению. С момента начала формирования у него речи родители начинают подкреплять его поведение вербальными стимулами: за хорошие поступки его хвалят, а в случае плохих поступков используют вербальные средства, призванные вызывать переживание стыда и вины. Например, родители прибегают к таким фразам: «Как тебе не стыдно», «Ты должен стыдиться», «Ты маленький негодник (негодница)», «Из-за тебя я не смогла…» и т.д. Набор подобных фраз может быть бесконечным. Реагируя на подобные высказывания, ребенок замечает, что родители, видя его переживающим стыд или вину, смягчаются, становятся более благосклонными. Тогда он приходит к умозаключению, что вернуть утраченную из-за плохого поступка любовь родителя могут переживания этих эмоций. Ребенок теперь считает, что вина и стыд обладают магической властью предотвращать грядущие катастрофы, восстанавливать хорошее отношение родителей. Таким образом, данные эмоциональные переживания становятся одним из способов реагирования в социальных ситуациях, сформированных на основе либо умозаключения, либо бессознательно записанной в психике установки: «огорчил родителей своим плохим поведением, должен испытать вину или стыд и только тогда получишь прощение».

В ряде семей распространено представление, что дети являются на свет для того, чтобы доставлять удовольствие родителям. Более того, некоторые родители-неудачники мечтают о том, что дети компенсируют им разочарование в собственной жизни. Если ребенок не оправдывает ожиданий родителей, то он рискует услышать от родителей упрек такого типа: «Ты меня не любишь». В этой фразе заложена директива, обращенная к ребенку и указывающая, что вести себя хорошо (в соответствии с ожиданиями старших) – значит любить родителей, вести себя плохо – значит не любить их. Доказать любовь к родителям в последнем случае может лишь переживание вины.

Во взаимоотношениях детей и родителей последние выступают как моральные законодатели, чьи законы и санкции усваивает маленький человек, интериоризируя их. Ребенок признает за родителями авторитет, желает быть похожим на эти высшие существа, а следовательно, перенимает родительские идеалы. С этих пор нарушение принятых идеалов может вызывать чувство вины в такой ситуации, в которой ребенок непосредственно не взаимодействует с родителями. По словам Э. Фромма, в возрасте пяти или шести лет ребенок обретает всепроникающее чувство вины, поскольку конфликт между его естественными влечениями и их моральной оценкой со стороны родителей превращается в постоянно действующий источник чувства вины /31/.

Э. Эриксон описал стадии развития человека и обрисовал те базовые личностные качества, которые формируются после кризисов, связанных с прохождением очередных стадий /36/. В период от одного до двух лет ребенок учится говорить, ходить, растут его знания об окружающем мире, а следовательно, увеличивается самостоятельность, возникает неповиновение авторитету. Если в этот период к ребенку предъявляют завышенные требования, не подкрепляют его убежденность в своих силах и возможностях, то у него формируется стыд, подрывающий стремление к самостоятельности и умению ориентироваться в окружающем мире. Согласно Э. Эриксону, «исход этой стадии решающим образом зависит от соотношения любви и ненависти, сотрудничества и своеволия, свободы самовыражения и ее подавления». При этом «устойчивая склонность к сомнению и стыду» происходит «из ощущения утраты свободы распоряжаться собой и ощущения чужого сверхконтроля». В возрасте от трех до пяти лет у детей наблюдается подвижность, любознательность, работа фантазии и дух соперничества. Если эти проявления инициативы жестко и неоправданно подавляются, то у ребенка формируется склонность к переживанию вины.
Э. Эриксон называет стыд и вину «негативными потенциями» двух следующих друг за другом стадий развития.

Мы считаем, что не следует быть слишком категоричными и утверждать, что на той или иной стадии формируется одно из качеств, исключающее другое, альтернативное. В действительности на каждой из стадий формируются качества, лежащие в диапазоне между выделенными альтернативами. Оптимальной в данном случае, конечно, является ситуация, когда у ребенка формируется способность реагировать в зависимости от ситуации, проявляя автономию и инициативу, не будучи при этом лишенным способности испытывать стыд и вину, предостерегающих от совершения проступков или корректирующих поведение при необходимости. Теория Э. Эриксона представляется нам важной, поскольку она информирует о том, что развитие способности к переживанию стыда и вины закладывается у ребенка в период от одного до пяти лет в межличностных отношениях с родителями. Именно в процессе этих взаимоотношений закладывается дальнейшая судьба изучаемых нами эмоций для всей последующей жизни человека.

Изучая вину нельзя обойти вниманием классическую теорию психоанализа
З. Фрейда. Он утверждает, что источником переживания вины является один из трех компонентов, входящих в структуру личности человека, а именно Сверх-Я /30/. Само существование этого компонента является результатом интериоризации, перенесения в психику человека изначально внешнего органа контроля за его поведением. Прежде такой контроль осуществлялся родителями в их взаимодействии и общении со своими детьми. Вслед за З. Фрейдом принято рассматривать Сверх-Я как инстанцию, имеющую характер грозного и властного отца, отношение которого к ребенку носит условный характер. По сути, в своей теории З. Фрейд постулирует тот факт, что вступление ребенка в социальные отношения приводит к расколу его психики на три компонента: Сверх-Я, Я и Оно. Интересующее нас чувство вины, по З. Фрейду представляет собой напряжение между Сверх-Я и Я. Поскольку чувство вины очень мучительно, то наше Эго под бременем невыносимой для него тяжести вынуждено прибегать к защитным механизмам, вытесняющим, подавляющим, либо проецирующим вину на окружающих. Таким образом, вина становится бессознательной. Согласно концепции З. Фрейда, большая часть чувства вины бессознательна, т. к. возникновение ее тесно связано с Эдиповым комплексом, который, благодаря защитным механизмам представляет собой бессознательное специфическое отношения к родителям.

Известная последовательница З. Фрейда М. Кляйн зафиксировала появление чувства вины уже в самых ранних отношениях ребенка с матерью. Она полагает, что причиной возникновения вины является амбивалентное отношение к одному и тому же объекту. На первом году жизни младенец испытывает попеременно то любовь, то ненависть или зависть по отношению к материнской груди. Ребенок начинает осознавать, что эти чувства направлены на один и тот же объект. Именно тогда у него возникает чувство вины и желание исправиться /37/.

Когда роль родителей в жизни ребенка ослабевает, поскольку он включается в активную социальную жизнь, функции морального воспитания переходят в руки общества в лице учителей, общественного мнения, государства и всех тех, кто по своему социальному положению имеет статус более высокого ранга. Индивид постепенно как бы вбирает в себя общественное одобрение и осуждение и сам становится их проводником. Поначалу он относится к своим действиям так, как к ним обычно относятся окружающие, и тем самым обеспечивает свою безопасность в коллективе. Далее, за счет приобретенной установки переживать стыд и вину в случае социально неодобряемого поведения, он обретает способность заранее предполагать, какова будет реакция других и тем самым избегать неблагоприятных для себя последствий. Так у человека развивается способность в суждениях о себе становиться на точку зрения общества.

Исключительно социальную природу стыда и вины подтверждает обращение к истории первобытных народов. С.Ф. Анисимов, полагающий, что на развитие стыда оказывает определяющее влияние общественная идеология, приводит в пример первобытных людей, которые, если позволяли климатические условия, ходили обнаженными, не испытывая при этом никакого стыда /3/. Автор объясняет это тем, что «они попросту не имели о нем понятия». Чувство стыдливости появляется у этих народов впервые тогда, когда они получают одежду и приобщаются к общественной психологии людей, живущих в условиях цивилизации и считающих чувство стыдливости добродетельным, моральным.

Итак, изучение генезиса вины и стыда выявило их социальные корни и показало конъюнктивный характер, поскольку они призваны служить интеграции общества. Однако, исследование функциональных характеристик вины и стыда в их влиянии на общение заставляет признать тот факт, что данные эмоциональные явления могут в действительности относиться не только к чувствам, имеющим моральный характер, но и к эмоциям человека /8/, играющим в жизни человека дизьюнктивную роль.

Признавая конъюнктивный характер вины и стыда, мы, однако, считаем, что в силу глубины и сложности психологии человека традиционный взгляд на эти феномены может удовлетворять интересы этики, аксиологии, религии, но не психологии, стремящейся к всестороннему объективному познанию законов функционирования субъективной реальности. Психологи в достаточной мере изучили Я-идеальное, наполняющее собой сферу сознательной психики человека, но часто с опасением и осторожностью относятся к изучению Я-реального, куда входит наше бессознательное. Между тем, психолог, пристально изучающий лишь верхушку айсберга, подобен человеку, умирающему от холода и голода, но продолжающему пустые интеллектуальные рассуждения о должном вместо того, чтобы построить дом и добыть себе пищу.

Так как социальные явления, изначально сформированные с целью служить общественному благу, нередко оборачиваются вредом, то следует перейти к изучению проявлений и роли переживания вины и стыда в общении современного человека и выяснить, не играют ли они также и дизъюнктивных функций.

Важной стороной общения является социальная перцепция. Большое значение имеет то, как воспринимается партнер по общению. «На основе внешней стороны поведения мы как бы «читаем» другого человека, расшифровываем значение его внешних данных. Впечатления, которые возникают при этом, играют важную регулятивную роль в процессе общения» /2/. Поэтому важно понять каково невербальное поведение человека, переживающего вину и стыд.

Исследователи, работающие в рамках нейролингвистического програм-мирования, показывают, что люди, испытывающие стыд, представляют себя окружеными «большими» людьми. Последние пристально, с неодобрением, осуждением смотрят на них. При этом сами себя они воспринимают как страшных, деформированных и обнаженных. Стоять обнаженным перед людьми, разглядывающими вас – это классическое восприятие стыда /1/. Поэтому, «когда человек чувствует стыд, он, как правило, старается уменьшиться в размерах, отводит взгляд, краснеет, опускает или вообще закрывает глаза» /19/. Согласно
К. Изарду, существуют сходства в выражении стыда и вины. Как стыд, так и вина «заставляют человека опускать ниже голову, отводить глаза и бросать лишь быстрые взгляды на других людей, особенно на обвинителей. Отличие состоит в том, что при сильной вине лицо человека приобретает вялое, тяжелое выражение, тогда как для стыда характерно горящее, с приливом крови лицо. Кроме того, вина обычно влияет на экспрессивность субъекта и его манеру поведения в течение большего промежутка времени /12/.

Таким образом, стыд и вина оказывают искажающее воздействие на социальную перцепцию. Человек, лишенный адекватного восприятия действительности, не способен к эффективному общению. Остается открытым вопрос о том, как воспринимает партнер по общению того, кто испытывает вину. Мы полагаем, что, если человек, испытывающий вину, обидел партнера, то аттракция последнего к нему восстановится при восприятии невербального поведения, связанного с виной. У постороннего же человека, воспринимающего такое невербальное поведение, очевидно, могут возникнуть разные эмоциональные отношения: от жалости до отвращения и презрения. Кроме того, восприятие невербального поведения человека, склонного к вине, по нашему мнению, способно вызвать у наблюдателя желание прибегнуть к манипулятивному поведению.

Стыд и вина делают человека сенситивным к чувствам, установкам, мнениям и оценкам окружающих и, следовательно, действуют как сила, сближающая людей. Данные эмоции, по мнению К. Изарда, поддерживают конформность, социальную ответственность, ограничивают эгоцентризм и эгоизм и тем самым способствуют общительности /12/. При этом не следует забывать, что данные эмоциональные переживания очень болезненны и мучительны. Как результат, человек, переживающий вину или стыд, начинает фокусировать внимание на себе. Непосредственным эффектом этого является уменьшение межличностного общения. «Когда стыд возникает, он временно разрушает или сильно затрудняет социальное общение и межличностный контакт» /6/.

О непосредственном влиянии на общение интересующих нас эмоций говорит Н.И. Шевандрин /35/. Он указывает на стыд и вину как на барьеры общения. Данные барьеры «возникают от неловкости за себя или за другого». Автор считает, что «нередко стыд или вина перед собеседником приводят к прерыванию отношений с ним». В целом же «и слишком низкий, и слишком высокий пороги возникновения чувства вины нарушают психологические контакты с людьми».

Не вызывает спора утверждение о том, что эффективность общения тесным образом связана с отношением человека к окружающим и себе. Известный польский психиатр А. Кемпински отмечал, что чувство вины часто выступает причиной негативного эмоционального отношения не только к себе, но и к окружающим /14/. На первый взгляд утверждение о том, что человек, испытывающий вину, негативно относится к окружающим, кажется парадоксальным. Автор в своем рассуждении дает этому убедительное объяснение. Он полагает, что в чувстве вины отрицательные эмоции, прежде всего направляемые на их носителя, вскоре отражаются вовне. «Обиженный человек в результате этого представляется во все более черном цвете», и, в конце концов, «создается мнение, что обиженный человек действительно виноват в том, что обидчик должен страдать». В результате этого, по мнению А. Кемпински, чувство вины тесно переплетается с чувством обиды. Не может быть сомнения в том, что подобный комплекс негативных эмоций по отношению к себе и другому снижает эффективность межличностного общения.

О том, что стыд и вина нарушают социальную адаптацию, оказывают негативное воздействие на общение, искажают отношения, упоминается в работах многих исследователей /1, 5, 19, 24, 31/.

Причиной скудности социальных контактов и даже одиночества человека могут выступать его личностные особенности в форме склонности к тем или иным эмоциональным состояниям и чувствам, в том числе к чувству вины, а также другие поведенческие проявления, провоцируемые переживанием вины и стыда /25, 34/.

Как указывалось выше, вина, вследствие своего мучительного характера, вытесняется либо подавляется, а поэтому она часто становится бессознательной. Бессознательное чувство вины представляет собой мощную мотивирующую силу, которая оказывает огромное влияние на взаимоотношения людей, их общение. Это влияние имеет негативный характер, поскольку такая форма вины по своей природе конфликтогенна. К сожалению, в отечественной психологии не уделяется внимание мотивирующей силе бессознательной вины. Между тем, психические явления, оставаясь неосознанными, приобретают более сильную динамику, а в связи с этим получают еще большую власть над жизнью человека. Поэтому мы попытаемся описать механизм воздействия бессознательной вины на межличностные отношения.

Для эффективного общения человеку необходимо знать свои психологические границы (то, что в психоанализе называется чувством self) и психологические границы партнера по общению. У того, кто нагружен бессознательным чувством вины, эта способность нарушена. Вследствие интроекции авторитетов, экспансивно вторгнувшихся в сознание, а затем и бессознательное такого человека, его границы оказываются размытыми. Он как бы превращается в человека со снятой кожей. Авторитетные фигуры при этом увеличиваются в размерах, становятся безгранично большими. Если он вновь и вновь испытывает вину по отношению к авторитету, то данное чувство становится генерализованным. Тенденция эмоций к генерализации описана у А. Кемпински /14/. Теперь человек, затронутый этим чувством, постоянно находится в позиции обвиненного, он приобретает устойчивую склонность реагировать в межличностном общении возникновением чувства вины. Поскольку его сознание неспособно постоянно справляться со столь тягостным чувством, то последнее становится бессознательным. Такой человек прибегает к интроекции при взаимодействии со случайными в его жизни людьми, например с продавцом в магазине. Здесь возможно переживание вины из-за неловко заданного вопроса, незамеченного ценника, из-за выбора слишком дешевого или дорогого товара, т.е. из-за свойственных каждому оплошностей, не заслуживающих болезненных переживаний, а также из-за действий, на которые любой имеет право. В описанном примере человек, в силу своей привычки, моментально интроецирует каждого, с кем входит даже в незначительный контакт. Чувство вины не позволяет ему иметь собственное мнение, заставляет постоянно смущаться, испытывать тревогу. Виноватый человек постоянно ориентируется на чужие мнения, боится потерять одобрение, признание окружающих. О взаимосвязи страха неодобрения и неосознаваемого чувства вины говорили Э. Фромм, К. Хорни /31, 34/. В процессе общения этот человек часто чувствует себя фрустрированным. Едва ли можно говорить о его социальной адаптированности.

В книге одного из представителей глубинной психологии Джозефа Вайсса, носящей название «Как работает психотерапия», указывается, что чрезмерная вина ведет к искаженным взаимоотношениям. Стыд и чувство вины происходят из патогенных убеждений, которые человек приобрел в детстве из-за травматического опыта отношений с родителями и сиблингами /7/. Д. Вайсс, будучи практикующим психотерапевтом, сообщает о том, что многие пациенты, обращавшиеся к нему из-за своих сложностей во взаимоотношении с окружающими, были отягощены бессознательным чувством вины. Часто они так боялись почувствовать себя виноватыми, что были не способны к свободному общению с другими. Когда в процессе психотерапии эти люди приобретали способность сопротивляться чувству вины, им становилось легче общаться. Многие из пациентов Д. Вайсса не могли противостоять обвинениям, предъявляемым к ним другими. В результате они часто позволяли обвинять себя несправедливо. Излишняя ранимость этих людей мешала им получать удовольствия от контактов. Такие пациенты обычно имеют властных и требовательных родителей, которые обвиняли их в своих несчастьях. Эти пациенты склонны бессознательно брать на себя ответственность за окружающих и сами же из-за этого страдают. Они сознательно не признают своей вины, однако жалуются на то, что, будучи обвиненными не могут защищаться, а только плачут и чувствуют себя несчастными. Эти люди очень боятся ссор, так как не знают, как с ними справляться. Такие люди, по нашему мнению, чрезмерно конформны во взаимоотношениях с малознакомыми, с близкими же их общение превращается в бесконечную цепь скрытых и явных конфликтов. Д. Вайсс приводит в пример пациентку, отягощенную виной, которая так боялась испытать это чувство, что ни в коем случае не могла признать себя неправой. Конфликтуя с мужем, она пыталась вызвать его сочувствие, со слезами на глазах доказывая свою невиновность. С другой стороны, она делала попытки свалить вину на него. С язвительной бранью она поносила мужа, обвиняя в своем несчастье. Этот пример наглядно обрисовывает механизм взаимосвязи вины и обиды, о чем, как указано выше, говорил А. Кемпински, и показывает сколь конфликтными бывают межсубьектные отношения склонного к вине человека.

Д. Вайсс утверждает, что человек с бессознательной виной может портить свои отношения с супругом, чтобы они не были лучше, чем отношения его родителей друг с другом. Если его родители были неспособны получать удовольствие от своих детей, он может не позволять этого и себе. Ребенок, выросший в несчастной семье, как правило, считает несчастье в жизни само собой разумеющимся. Он может и не догадываться, что, даже став самостоятельным и покинув родительский дом, поддерживает уровень несчастья, соответствующий тому, к которому он привык в детстве. Следовательно, вина способна лишать радости общения не только своего обладателя, но и контактирующих с ним людей.

Иногда переживания вины неоправданны, поскольку человек может «принимать на себя ответственность за независящие от него события /5, 7, 33/. В подобной ситуации нарушается процесс социальной перцепции. «Он часто чувствует, будто окружающие его осуждают или ожидают от него чрезмерных достижений, хотя на самом деле нет ни замечаний, ни требований в его адрес» /34/. Общение человека, склонного к переживанию вины, становится лишенным спонтанности, искаженным. Удачно описывает пример такого поведения К. Хорни. «У такого человека обычно имеется тенденция по малейшему поводу чувствовать себя виноватым. Если кто-то хочет увидеться с ним, его первая реакция – ожидание услышать упрек за что-либо сделанное им ранее. Если друзья не заходят и не пишут какое-то время, он задается вопросом, не обидел ли он их чем-то. Он берет на себя вину, даже если не виноват» /31/.

Поведение, вызванное чувством вины, является компенсаторным. Оно побуждается потребностью в оправдании, чувством, что что-то было сделано неправильно и требует своего исправления. Вот почему считается, что вина повышает уступчивость /7, 10, 31, 34/. На первый взгляд может показаться, что уступчивость всегда улучшает взаимоотношения, делает их более гуманными. С одной стороны, это действительно так, поскольку это качество усиливает модели поведения, способствующие поддержанию межличностных отношений. Но с другой стороны, за уступчивостью скрыты глубокие проблемы. Назовем одну из таких проблем «комплексом обязанного». Он проявляется в процессе межличностных контактов в переживании чувства обязанности угождать партнеру, собеседнику и, как и любой комплекс, является полностью или частично бессознательным. При этом человек не осознает своих прав, неотъемлемо присущих любому человеку, живущему в цивилизованном обществе. Тот, чьим поведением руководит вина, как указывает К. Хорни, «может неизменно и без разбору делать что-то для других: ссужать им деньги, обеспечивать работой, выполнять их поручения, и в то же время он совершенно не способен сделать что-либо для себя» /34/. Виноватый человек может даже не осознавать своих жизненных претензий. Он избегает контактов с людьми, которые ему нравятся и могли бы быть полезны. Это право он как бы уступает другим, более удачливым людям. Участвуя в деловой дискуссии и имея интересные идеи, он с трудом решается их высказать, а если высказывает, то делает это извиняющимся голосом. «Возникающее в результате этого отношение к жизни напоминает чувство безбилетного пассажира, которому нужно оставаться незаметным и который не имеет собственных прав» /34/. З. Фрейд в данном случае говорит о вытеснении своих законных желаний. О.А. Гаврилица использует термин «синдром самопожертвования» /10/.

Существует и другая социальная проблема, обусловленная уступчивостью, являющейся результатом вины и стыда. Она в последнее время все больше и больше интересует отечественных психологов. Это проблема манипуляций. Вина и стыд – мощные средства для манипуляций другими людьми, так как стимуляция у партнера этих чувств приводит к повышению его уступчивости. В результате манипулятор получает шанс удовлетворить свои потребности. Манипулятивные установки по отношению к другим людям развиваются у человека с детства. По нашему мнению, ребенок становится манипулятором, перенимая родительские образцы поведения. Манипулировать ребенком очень легко, так как удовлетворение его потребностей (в безопасности, пище, чувстве общности) зависят от родителей. Манипуляция же работает тогда, когда эксплуатируются неотъемлемые потребности манипулируемого. Родители не упускают шанса использовать открытые для них возможности. Они манипулируют ребенком, а ребенок в ответ начинает манипулировать родителями. Осмелимся утверждать, что родители чаще всего манипулируют детьми, прибегая к стимулированию у них чувств стыда и вины. Тем самым они заставляют ребенка вести себя в соответствии с их желаниями, т.е. становиться удобным ребенком. В обществе это называется «хороший ребенок». Но все возвращается на круги своя. Так, Е.Л. Доценко утверждает, что манипулятор «и сам является в известном роде жертвой манипуляции» /11/. Поскольку обязанности взрослых не ограничиваются лишь социальной ролью родителей, а определяются целым рядом социальных ролей, то часто им не хватает времени для общения с ребенком. Это, в свою очередь, заставляет родителей переживать вину перед своими детьми. Тогда их поведение становится компенсаторным. Они начинают дарить ребенку игрушки, потакать его желаниям. Ребенок не способен осознать причины противоречивости родительского поведения: то родители строги и постоянно что-то запрещают, то становятся добрыми и всепозволительными. Так нарушается целостность в видении ребенком мира, а значит, и целостность его сознания. Между тем, внутриличностной предпосылкой манипуляции является нецелостность /11/. Теперь ребенок приобретает привычку манипулировать своими родителями. Он вынуждает родителей покупать игрушки, выполнять все его желания, используя по отношению к родителям манипулятивные приемы.

Научившись манипулированию в детстве, человек в дальнейшем, не изменяя привычкам, оттачивает свое «искусство». Е.Л. Доценко для обозначения тех психических структур, на которые оказывается воздействие со стороны манипулятора, использует термин «мишень воздействия» /11/. Покажем на примере отношений взрослых людей, каким образом вина может выступать мишенью воздействия. Начальник, желая чтобы подчиненный поработал сверхурочно, может отругать его за какую-то незначительную оплошность. Вызвав тем самым у подчиненного вину, он сообщает ему о своей просьбе. Подчиненный «с радостью» соглашается. Он готов на все, чтобы снять болезненное чувство вины. Или другой пример. Женщина о чем-то просит партнера, а он отказывается выполнять ее желания. Тогда она может вызвать у него чувство вины, показывая, как она страдает из-за того, что он не соответствует ее ожиданиям. Мужчине сложно переносить это чувство, и, чтобы от него освободиться, он стремится сделать то, что от него хотят. Очень часто мишенью воздействия выступает вина, когда манипулятор прибегает к демонстрации болезни, причиной которой якобы является объект манипуляции.

Согласно М. С. Кагану и А.М. Эткинду, «общение является такой совместной деятельностью людей, участники которой относятся друг к другу и к самим себе как к субъектам» /13/. Таким образом, часто отношения, отягощенные виной, нельзя назвать подлинным общением. Как показали конкретные примеры, приведенные выше, в таких взаимоотношениях целью оказывается только один из партнеров, а другой выступает средством удовлетворения его потребностей. Таким образом, изучение вины в связи с социально-психологической проблемой манипулирования подвело нас, в свою очередь, к вопросу субъект-субъектного и субъект-объектного общения.

Если представить отношения между людьми с помощью понятий «субъект» и «объект», то возможны четыре их варианта:

субъект-субъектные отношения (я – субъект, ты – субъект)
субъект-объектные отношения ( я – субъект, ты – объект)
объект-субъектные отношения ( я – объект, ты – субъект)
объект-объектные отношения (я – объект, ты – объект)

М.С. Каган и А.М. Эткинд предлагают выделять четыре модели взаимодействий: общение, управление, обслуживание и коммуникацию. Проведя параллели между моделями, созданными этими авторами, и типами отношений, выделенными нами, субъект-субъектные отношения следует назвать общением; субъект-объектные отношения – управлением; объект-субъектные – обслуживанием, и объект-объектные – коммуникацией.

Вина может являться следствием либо причиной первых трех типов отношений, четвертый же тип является простой передачей информации. Рассмотрим переживание вины в каждом из этих трех типов отношений.

Вина, переживаемая в рамках субъект-субъектных отношений, представляет собой зрелую сознательную вину. Именно такая вина имеется в виду, когда говорится о том, что она должна регулировать поведение человека, делая его моральным. Сложность заключается в том, что зрелая сознательная вина является лишь одной стороной существующей в обществе двойной морали. Такая вина идеальна, т.е. она скорее остается идеалом, чем реальным эмоциональным проявлением. Для развития способности к такой вине необходимо повышать уровень сознательности современного человека. С ростом сознательности возрастет способность человека испытывать именно зрелую вину, а следовательно, увеличится способность поддерживать субъект-субъектные отношения. Верно также обратное, т.е. с ростом способности к субъект-субъектным отношениям зрелая вина будет вытеснять непродуктивные формы вины. Общение на уровне субъект-субъектных отношений исключает переживание стыда, поскольку в данном случае человек рассматривает и партнера, и себя как ценность, как уникального индивида. Такой индивид не станет испытывать стыд и неловкость из-за того, что его поведение отличается от поведения окружения.

Переживание вины в рамках субъект-объектных отношений, когда я выступаю в роли субъекта (цели), а другой человек в роли объекта (средства), возникает в манипулятивных отношениях. В таких отношениях я выступаю в роли манипулятора. Я вызываю вину или стыд у другого человека с тем, чтобы он удовлетворил мои желания, которые обычно идут в разрез с его личными желаниями.

Вина и стыд в рамках объект-субъектных отношений (я выступаю в роли объекта, а другой в роли субъекта) возникают в двух случаях. Во-первых, когда мной манипулируют. Человек оказывается в позиции манипулируемого из-за того, что манипуляция имеет скрытый характер. И во-вторых, вина в рамках такого типа отношений возникает тогда, когда я имею к ней склонность, причем эта склонность обычно имеет бессознательный характер. Такая вина возникает у человека вследствие неблагоприятной социальной атмосферы, окружавшей его с детства: из-за того, что он вынужден был выносить оскорбления, притеснения, к нему плохо относились, пренебрегали, постоянно заслуженно и незаслуженно обвиняли. Возможно, в детстве он перенес психотравму, например смерть одного или обоих родителей или их развод. Так как ребенок не способен правильно оценить эти травматичные для него события, то он обычно берет вину за произошедшее на себя. Вина в дальнейшем становится стереотипом реагирования на многие социальные ситуации. Возможен и следующий вариант развития объект-субъектных отношений и связанной с ними вины. Ребенок рос в семье, где один из родителей занимал позицию безропотной жертвы, вечно испытывающей страдания, переносящей оскорбления, жестокое отношение других членов семьи, например супруга. Ребенка в такой семье все могут любить. Но он, будучи чувствительным беспомощным существом, склонным к состраданию, с легкостью идентифицируется с родителем-жертвой. Жалея жертву, он начинает думать, что не вправе веселиться, радоваться жизни, быть активным, когда родителю плохо. Он добровольно соглашается разделить страдание и тем самым делает шаг на пути отречения от своих естественных нужд и прав. Сформировав систему объект-субъектных отношений, будучи взрослым, такой человек отрекается от своего «Я» в пользу интересов партнеров по общению. Он часто сам не только позволяет другим относиться к себе как к объекту, но и вынуждает их к такому отношению.

С проблемой манипулирования и субъект-объектных отношений связана проблема игр. Игры, будучи самым распространенным межличностным взаимодействием, «занимают промежуточную между диалогом и манипуляцией форму» /26/. Манипуляция и игра во многом похожи. И в той, и в другой форме взаимодействия имеется стремление к выигрышу, используется контроль за партнером, неискренность, ложь, либо неосознаваемая, либо имеющая целенаправленный характер. Отличие игр от манипуляций состоит лишь в том, что они имеют, во-первых, добровольный, а во-вторых, двухсторонний характер: конечные цели и правила известны обоим партнерам, они оба получают выигрыши /18/.

Интересные результаты, касающиеся темы вины, показало изучение игр, описанных Э. Берном /4/. Проведенный нами анализ показал, что большинство игр, структурно описанных Э. Берном, тем или иным образом связаны с виной. Эти игры удовлетворяют следующие цели: самообвинение («Алкоголик»), получение прощения («Гость-растяпа»), избавление от чувства вины («Я всего лишь пытаюсь помочь вам»), самоутверждение («Судебное разбирательство», «Изъян»), оправдание себя и своего поведения («Видишь как я старался», «Посмотри, что я из-за тебя сделал», «Фригидная женщина»).

Очевидно, что цели игр «Алкоголик», «Гость-растяпа» и «Я всего лишь пытаюсь помочь вам» связаны с виной. Но кроме целей важным структурным компонентом игр являются вознаграждения. Участники этих трех игр получает вознаграждения, тем или иным образом связанные с изучаемой нами проблемой. Так, в игре «Алкоголик» внутренним психологическим вознаграждением является самобичевание, экзистенциальным – подтверждение позиции «Все хотят меня обидеть»; в игре «Гость-растяпа» экзистенциальным вознаграждением является подтверждение позиции «Я ни в чем не виноват». Такое подтверждение является защитным механизмом против бессознательной вины.

Цели остальных игр лишь косвенно связаны с виной, однако те вознаграждения, которые получает водящий, играя в эти игры, определяются именно данной эмоцией. Например, в игре «Судебное разбирательство» внутреннее психологическое вознаграждение заключается в проекции чувства вины, внешнее психологическое – в освобождении от чувства вины, биологическое – в поглаживаниях от «судьи и присяжных», экзистенциальное – в подтверждении депрессивной позиции «Я всегда не прав». В игре «Видишь, как я старался» внутренним психологическим вознаграждением является освобождение от чувства вины за агрессию, внешним психологическим – избавление от ответственности за семью, экзистенциальное – в подтверждении позиции «Я беспомощен (ни в чем не виноват)». В игре «Посмотри, что я из-за тебя сделал» вознаграждение заключается в уходе от ответственности и подтверждении позиции «Я ни в чем не виноват». Необходимость подтверждать данную позицию, как указывалось выше, детерминируется потребностью в избавлении от бессознательной вины. Потребности, которые удовлетворяют вознаграждения, получаемые человеком, играющим в сексуальные игры, также определяются виной. Так, в игре «Фригидная женщина» с тезисом «Ну что, попался, негодяй!» внутренним психологическим вознаграждением, согласно Э. Берну, является освобождение от чувства вины, экзистенциальным – подтверждение позиции «Я чиста». В игре «Динамо» внутреннее психологическое вознаграждение заключается в выражении ненависти и проекции чувства вины, экзистенциальное – в подтверждении позиции «Меня не в чем упрекнуть».

Социальная парадигма большинства связанных с виной игр, описанных Э. Берном, разыгрывается на уровне Взрослый – Взрослый, психологическая же парадигма – на уровне Родитель – Ребенок и Ребенок – Родитель. Таким образом, трансакции этих игр внешне представлены как взаимодействия зрелых ответственных людей, на самом же деле это взаимодействия грозных родителей и виноватых детей, заключенных в структуре личности партнеров, играющих в игры. Вина и обусловленные ею потребности в освобождении от страданий, либо в наказании остаются скрытыми, но при этом именно они являются причиной целого ряда игр. «Многие игры совершенно необходимы некоторым людям для поддержания душевного здоровья. У этих людей психологическое равновесие столь неустойчиво, а жизненные позиции столь шатки, что стоит лишить их возможности играть, как они впадут в безысходное отчаяние» /4/. Слова Э. Берна в очередной раз подтверждает тот факт, что вина является очень болезненным переживанием, от которого люди любыми путями стремятся избавиться. При этом они, как правило, оказываются неспособными прямо признаться окружающим в своей вине и позитивным способом искупить ее (реализация позиции Взрослого). В результате они вынуждены прибегать к нечестным формам поведения (играм), реализующимся с позиций Родителя и Ребенка, что приводит к искажению общения. Искаженное общение заводит людей в тупик, а иногда приводит к настоящим жизненным катастрофам, т. е., восстанавливая душевное равновесие, нарушает социальную адаптацию. Игры являются суррогатом истинной близости, поскольку, играя, человек ведет себя неискренне, пряча свое истинное «Я» за ролью /26/.

Мы рассмотрели роль вины в межличностном общении. Обратимся теперь к другому разделу социальной психологии, касающемуся изучения общественных отношений. Поскольку общественные отношения не существуют вне межличностных отношений, то следует предположить, что и вина, как результат последних, воздействует на общественные взаимоотношения. Действительно, в работе Эриха Ноймана /22/, одного из виднейших последователей Карла Юнга, имеются подтверждения нашему предположению. Автор уверен, что самая большая опасность, подстерегающая человечество, таится в «психологии козла отпущения». А этот социально-психологический феномен он в свою очередь связывает с виной, продуцируемой общественной этикой.

Чтобы понять, как же «феномен козла отпущения» связан с виной, кратко изложим взгляды Э. Ноймана на психологию вины. Согласно позиции автора, психология вины определяется особенностями старой этики, которая существовала и до сих пор существует в обществе. Поскольку основой старой этики является проблема борьбы между добром и злом, светом и тьмой, то индивид, идентифицируясь с ценностями этой этики, оказывается в ситуации раскола своей психики. Эго или сознание идентифицируется с ценностями коллектива, все же, что отрицается этическими ценностями, становится достоянием бессознательного и приобретает в теории К. Юнга, а вслед за ним Э. Ноймана название тени. Чувство вины возникает в процессе формирования тени, поскольку «тень показывает несостоятельность светлой мечты эго о своей идентичности с идеальными ценностями». Чувство вины, как известно, вызывает потребность в разрядке, очищении, сближении с ценностями, необходимыми обществу. А обеспечить это «на примитивном уровне, на котором сознание индивидов, составляющих коллектив, еще относительно слабо развито», способна «только внешняя проекция тени» /22/. Именно на основе проекции тени, согласно Э. Нойману, возникает «психология козла отпущения». Самый простой способ избавления от вины заключается в том, чтобы уничтожить тень в лице «козла отпущения».

Известно, что в качестве коллективного ритуала снятия вины, способ изгнания козла отпущения существовал в иудаизме. Тогда очищение коллектива осуществлялось путем торжественного возложения всех прегрешений на главу козла, которого затем изгоняли, отсылая в пустыню. Метод избавления от вины в иудаизме можно считать классическим способом изгнания козла отпущения. В современном цивилизованном мире общество в лице групп, коллективов избавляется от вины с помощью методов, в основе которых также скрыта «психология козла отпущения». «Эта психология определяет внутреннюю жизнь государств и международные отношения» /22/. Так, отражением «психологии козла отпущения» Э. Нойман считает массовые умопомешательства в форме войн и революций классового и религиозного характера, а также партийных конфликтов. Жертвами теневой проекции, лежащей в основе «феномена козла отпущения», автор также считает чужестранцев. Объясняет он это тем, что «примитивная личность (а в каждом народе массовая личность реагирует как примитивная личность) не способна осознать зло как свое личное зло, поскольку ее сознание еще слабо развито. Поэтому массовая личность неизменно воспринимает зло как нечто чуждое». Следовательно, автор подразумевает, что одной из основных психологических причин межнациональных конфликтов, расовой дискриминации следует считать комплекс вины. Еще одним проявлением «психологии козла отпущения», согласно Э. Нойману, выступают гонения на незаурядных людей – лидеров, высокоодаренных и гениальных личностей. В качестве примера бесконечного ряда таких людей он приводит Иисуса, Сократа, Галилея. Причина такого отношения к незаурядным людям состоит в том, что выдающаяся личность рассматривается массами как чужеродный элемент. Массы, по лености своей «не желающие сдвинуться с центральной позиции», приносят в жертву «маргинальных представителей общества, будь то неполноценные личности, опустившиеся ниже среднего коллективного уровня, или незаурядные люди» /22/.

Интересна позиция Э. Ноймана о том, что особая жестокость присуща двум типам личностей. Эти личности отягощены виной. Одни имеют аскезо-героическое отношение к жизни, с сознательным чувством вины и страданием. У других чувство вины и страдание остаются бессознательными. Обе группы отрицают отрицательное, тем самым бессознательно подкрепляя его, что в реальной жизни приводит к садизму и жажде разрушения. К примерам общественных явлений, реализуемых индивидами первой группы, автор относит пуританство и инквизицию, законнический иудаизм фарисеев и парадоксальную дисциплинированность прусской ментальности. Такие социално-исторические явления, как «политика окружения, заговор сионских мудрецов, белая, черная или желтая опасность, стремление капиталистов или большевиков к мировому господству», согласно
Э. Нойману, были результатом вины и паранойяльных реакций, являющихся ее следствием, присущих индивидам второй группы.

Из сказанного видно, что психологической первопричиной многих актов жестокости, творящихся на общественном уровне, выступает не человеческая агрессивность и враждебность, как принято считать, а, что на первый взгляд крайне парадоксально, именно чувство вины, той вины, которая является результатом старой этики, царящей в обществе.

Э. Нойман утверждает, что «психология козла отпущения», царящая в обществе, состоящем из индивидов с расщепленной психикой, проецирует свою теневую сторону в форме вины на образ внешнего врага и тем самым оказывает пагубное влияние не только на жизнь индивида, но и на жизнь коллектива. Не отрицая важности старой этики, сыгравшей значимую роль для общества на прежних этапах его развития (рождение эго и укрепление его позиций в хаосе бессознательного), автор утверждает, что настало время отказаться от нее и вызванной ею вины и перейти к новой этике, побуждающей осознать тень и интегрировать ее в целостность личности.

Результаты представленного выше теоретического исследования, показывающие дизьюнктивные функции вины и стыда, подтверждаются проведенным нами экспериментом, в котором принимали участие 257 респондентов /16/. Математическая обработка (корреляционный и факторный анализ) большого массива данных, полученных эмпирическим путем с использованием 6 стандартизированных тестов показала, что вина и стыд, традиционно рассматриваемые в качестве механизмов социального контроля, побуждающего человека к реализации поведения, соответствующего общественным нормам и традициям, на практике отрицательно коррелируют с социально-психологической адаптированностью, с принятием других и себя, с внутренним контролем за ситуацией или интернальностью и эмоциональным комфортом. Напротив, положительные корреляционные связи выявлены между виной, стыдом и социально-психологической дезадаптированностью, а также с неприятием себя и других, обидчивостью, враждебностью, подозрительностью, эскапозмом, экстернальностью, ведомостью и эмоциональным дискомфортом.

Полученные нами результаты показали, что характеристики человека склонного к переживанию вины и стыда соответствуют моделям субъекта затрудненного общения, разработанным отечественными психологами /18, 20,21/.

Признавая вину и стыд факторами, затрудняющими общение, нельзя не обратиться к тем психотерапевтическим школам, которые уделяют внимание коррекционной работе с ними. Поскольку изучаемые нами эмоциональные явления представляют собой наиважнейшие феномены психической жизни человека, то целый ряд школ имеет собственную картину и способ обращения с ними. Среди таких школ психоанализ, когнитивная и экзистенциальная психотерапия, гештальттерапия, нейролингвистическое программирование, системная семейная психотерапия.

В рамках данной статьи мы можем лишь кратко коснуться основных принципов коррекционной работы с интересующими нас феноменами.

З. Фрейд полагал, что чувство вины, как правило, является бессознательным и проистекает из двух источников. Один складывается из интернализаций и идентификаций, другой берет начало в эдиповой фазе /15/. Кроме этого он указывал, что вина предполагает расщепление Я на обвинителя (Сверх-Я) и обвиняемого /17/. Неофрейдисты, убеждены, что имеет смысл и достигает заданного назначения лишь сознательная вина, являющаяся осмысленным личным голосом субъекта. Вина является малоадаптивной, когда она иррациональна, преувеличена и сдерживаема или когда она обобщена и неоднократно связана со стыдом. Следовательно, задачей психоаналитической работы является осознание и выражение иррациональной бессознательной вины, ее дифференциация от стыда. Предполагается работа с родительскими интроектами и идентификациями, важна проработка эдипового конфликта и его влияния на последующую жизнь. Так как, по мнению психоаналитиков, вина и стыд становятся патологичными, когда Сверх-Я побуждает заменять реальные цели идеальными или моральными, то необходима проработка идеализаций и понимание источников моральных предписаний, которыми руководствуется человек. Необходим пересмотр принципов Суперэго с тем, чтобы «оно могло функционировать как прочная и устойчивая система сообразно реалиям взрослой жизни» /29/. В результате психотерапевтической работы функционирование Эго должно возобладать над функционированием Суперэго, в силу чего обретается независимость от родительского авторитета. Задачи психокоррекционной работы со стыдом и виной требует, поэтому, укрепления Эго. Представители аналитической психологии средство нейтрализации вины видят в осознании тени и интеграции ее в целостность личности.

Психоаналитики открыли связь (и описали ее механизмы) вины и стыда с защитными механизмами, неврозами, депрессией, садо-мазохистическими отношениями, нарциссизмом, жестокостью и враждебностью, суицидальными тенденциями, алкоголизацией и злоупотреблением наркотиками. Таким образом, все вышеуказанные характерологические и клинические нарушения требуют обязательной проработки проблем, связанных с виной и стыдом.

Экзистенциальная психотерапия, признавая вину в качестве проводника к личностной самореализации, не упускает из виду и тех опасностей, которые могут стоять за ней. Так, вина признается мощным фактором блокировки решений. Именно вина, призывая к реализации всех потенций, не позволяет выбрать то, что наиболее важно. Рождающийся человек в действительности потенциально обладают фактически безграничным количеством возможностей. Но условием реализации каких-либо возможностей является неизбежный выбор, влекущий за собой отказ от остальных. Таким образом, в работе с виной экзистенциальный психолог помогает клиенту осознать необходимость свободного и ответственного жизненного выбора и сформировать способность к такому выбору. Следовательно, необходима работа по осмыслению происходящего, постановка задачи на смысл и обнаружение уникальных личностных смыслов

В когнитивной психотерапии вина, в противоположность взгляду экзистенциальных психологов, понимается исключительно как субъективная реальность, как способ интерпретации событий. Постулируется ведущая роль когнитивных процессов в порождении чувств «Я» негативного круга, в том числе вины и стыда /40/. В ряде когнитивных теорий возникновение переживаний вины и стыда объясняется с помощью таких терминов как: атрибуция, причинное объяснение, атрибутивный каузальный стиль, каузальная атрибуция.

Когнитивные психологи выделяют «поведенческое» и «характерологическое» самообвинение. Они различаются по двум параметрам каузальной атрибуции. Внутренние, частные, нестабильные или управляемые атрибуции соответствуют поведенческому самообвинению /38/ и являются желательным адаптивным способом переживания вины, так как сочетаются с мобилизацией усилий и стремлением контролировать ситуацию перед лицом неудачи /37/. Глобальное, стабильное или характерологическое самообвинение, будучи порицанием своего характера, и нося, таким образом, неуправляемый характер, ведет к болезненным переживаниям, беспомощным реакциям на неудачу, исключает возможность отреагирования.

Сущность когнитивной психотерапии вины и стыда состоит, таким образом, в формировании адекватных интерпретативных схем или, другими словами, атрибутивных каузальных стилей. Необходима трансформация внутренних глобальных стабильных атрибуций в частные и нестабильные.

Освобождение от чувства вины всегда считалось одной из основных психотерапевтических задач гештальттерапии. Согласно Перлзу вина, наряду с обидой, является наиболее часто встречающимся и худшим видом незавершенного действия, которое нарушает подлинность коммуникации. Ф. Перлз полагает, что если бы человек разрешил себе в прошлом полностью пережить свою вину, он бы не испытывал болезненных переживаний в настоящем /23/. Одним из существенных моментов в гештальткоррекции, поэтому, является не анализ прошлого опыта, а завершение незавершенных действий, освобождение от эмоциональных задержек. Например, человеку, переживающему вину, предлагается психодраматически поговорить со своей умершей матерью.

В гештальттерапии принято рассматривать вину как симптом нарушенного слияния, считается, что она возникает вследствие нарушения границ в контактах. Вина актуализируется при стремлении наказать себя, когда человек принимает ответственность за прерываемое слияние. Она является сопротивлением по отношению к контакту, сознаванию и дифференциации и заставляет человека «прилипать» к объекту в изоляции от другого опыта.

Цель вины в том, чтобы восстановить нарушенный баланс и исправить невыносимую ситуацию разрушенного слияния. Виноватый и обижающийся по большей части переплетены друг с другом. Они зависят друг от друга. Эти люди боятся, что если определенное слияние будет разорвано, то – какой бы бесконтактной и «непитательной» ни была эта эмоциональная связь, – они останутся полностью и непоправимо лишенными питания. Человек со сформированным слиянием вынужден «запрашивать» авторитеты о правильности своих действий и регулировать свое поведение в соответствии с их нормами. Он зависит от авторитетов, не может опираться на собственные силы и потому не способен жить самостоятельно. В случае прерывания слияния у такой личности возникает чувство вины и тревожность. Следовательно, с целью коррекции вины гештальттерапия предлагает работу с идентификациями, их анализ и ассимиляцию (так называемое «переваривание» некритично воспринятых норм), а также поиск путей расширения области контакта.

Одним из важных принципов гештальттерапевтической коррекции является формирование ответственной позиции. Главная трудность заключается в том, что человек отказывается принимать на себя ответственность в силу того, что идентифицирует ее с виной или стыдом. Важным шагом в работе гештальттерапевта, поэтому, является их разграничение, устранение ошибок в понимании этих феноменов.

Так как вина тесно связана и переплетена с целым рядом психологических защит, то гештальттерапевт предложит клиенту сделать два шага. Во-первых, перевести фразу типа «Моя совесть или мораль требует…» в «Я требую от себя…», то есть перевести проекцию в ретровлексию. Во-вторых, обратить последнюю в обоих направлениях, то есть в «Я требую от Х» и «Х (например общество) требует от меня».

Психотерапия с помощью техник нейролингвистического программирования позволяет наиболее закрытым и чувствительным клиентам скрыть содержание ситуации, связанной со стыдом или виной. Терапевту, знакомому с нейролингвистическим программированием нет необходимости знать причину вины или стыда клиента. Последний должен лишь представить ситуацию этих переживаний в виде какого-либо образа. Психотерапевтическая работа будет состоять в модифицировании данного образа в сознании клиента в ресурсный образ с учетом всех каналов информации (перекодировка чувств вины и стыда в ресурс). Для того, чтобы работа была экологичной терапевт отслеживает ключи доступа, т.е. невербальные проявления, сопровождающие воображаемую ситуацию.

Для коррекции вины и стыда нейролингвистическое программирование предполагает также работу с нормами. В данном случае клиенту необходимо определить, согласно каким нормам он хочет жить, а какие нормы кажутся ему устаревшими или чуждыми. Считается, что, трансформируя чувство стыда, важно признать разницу между жизненными принципами других людей и собственными принципами. При возникновении чувства вины необходимо определить, какие нормы были нарушены и для кого это было важным.

Нейролингвистическое программирование предлагает трансформацию чувств вины и стыда в тщательное рассмотрение жизненных принципов и предпочтений. Важно, чтобы нормы не были слишком общими, универсальными, категоричными или устаревшими. Так как, нарушая некую норму и испытывая чувство вины, человек в действительности следует какой-то другой более важной норме, то есть считается важным расставить нормы в порядке значимости и интегрировать их /1/

В системной психотерапии Б. Хеллингера говорится о бессознательной вине, обеспечивающей принадлежность к своей системе (группе) /32/. Вина и ее искупление нередко передаются от одного члена семьи к другому. В таких случаях человек поступают по принципу «Лучше я, чем ты». Такая вина является причиной серьезных болезней, несчастных случаев и самоубийств в семьях, разрушения отношений. В таких случаях человек нередко считает собственной виной события, на самом деле неизбежные и предопределенные судьбой, например, выкидыш, болезнь или инвалидность родственника, ранняя смерть ребенка. Это слепая реакция, действующая как принуждение, заставляющая полагать, что родственнику лучше, когда нам плохо.

Для преодоления этого слепого принуждения к уравновешиванию через плохое необходима любовь более высокого порядка, которая позволяет признать и принять собственную судьбу и судьбу другого, любимого человека, двумя разными независимыми друг от друга судьбами.

В системной психотерапии говорится о важности реальной личной вины. Такая вина считается источником силы, при условии, что она признается. У того, кто признает, что он виноват, пропадает чувство вины. Признанная вина способствует достижениям, на которые мы иначе не были бы способны. Проблемы возникают тогда, когда человек чувствует себя обязанным искупить вину, заплатив за причиненный другому ущерб и компенсируя вину собственным ущербом. Искупление вины считается недостойным образом действия, так как основывается на магическом образе мышления, в соответствии с которым собственного страдания достаточно для спасения другого. Искупающий вину платит страданием за страдание, смертью за смерть, только усугубляя несчастья и болезни и при этом никаких активных усилий от себя не требует. В случае личной вины решение проблемы состоит в замещении искупления примиряющими действиями. Для этого виновный в ходе психотерапевтической работы должен сказать человеку, с которым он обошелся несправедливо или потребовал чего-то ужасного, или причинил какой-то ущерб: «Мне жаль» и «Я даю тебе место в моем сердце», а также «Ты будешь участвовать во всем хорошем, что я сделаю в память о тебе, считая тебя отдельной самостоятельной личностью» /32/.

В заключение следует сказать, что вина и стыд, призванные играть в жизни общества коньюнктивную роль, т.е. роль социальных регуляторов, способствуя его интеграции, на практике оказались заложниками двойной морали и приобрели дизъюнктивные функции. Они стали выступать барьерами общения, делая его чрезмерно напряженным, конфликтным, либо вовсе вынуждать человека избегать контактов с теми, перед кем он чувствует вину. Переживание вины и стыда нарушают социальную перцепцию, делают человека чрезмерно уступчивым, обидчивым, жестоким и агрессивным, что разрушает его социальную адаптацию. Вина заставляет играть в игры, скрытые мотивы которых неминуемо приводят к социальным катастрофам, позволяет людям манипулировать ближними. Она имеет столь тотальный характер и такую мощную силу, что способна вызывать общественные конфликты в форме классовых и религиозных войн, межнациональных конфликтов и расовой дискриминации, истребления и гонений наиболее выдающихся, талантливых и гениальных людей.

Мы полагаем, что для того чтобы вина играла изначально заданную ей роль социального регулятора, она должна стать зрелым сознательным чувством, бессознательная же и иррациональная вина должна быть интегрирована или пересмотрена личностью, стремящейся к целостности и свободе. Успешная коррекция чувства стыда, трансформация иррациональной вины в сознательные переживания возможна с помощью различных психотерапевтических методов. В контексте психоанализа, когнитивной и экзистенциальной психотерапии, гештальттерапии, нейролингвистического программирования, системной семейной терапии разрабатываются эффективные способы проработки малоадаптивных переживаний вины и стыда.

Литература

Андреас С., Андреас К. Сердце разума. Практическое использование методов НЛП. Волковыск, 1997.
Андреева Г.М. Социальная психология. М.: Аспект пресс, 1998.
Анисимов С.Ф. Духовные ценности: производство и потребление. М.: Мысль, 1988.
Берн Э. Игры, в которые играют люди //Игры, в которые играют люди. Люди, которые играют в игры. Лениздат, 1992.
Бернс Д. Тайна настроения. М.: Рипол Классик, 1997.
Братусь Б.С. Психологические аспекты нравственного развития. М.: Знание, 1977.
Вайсс Д. Как работает психотерапия. М.: Класс, 1998.

8. Васильева О.С., Короткова Е.В. Комплексный подход к понятию «вина» // Прикладная психология, №3, 2000.

9. Выготский Л.С. Учение об эмоциях // Собр. соч. в 6 томах, т.6. М.: Педагогика, 1984.

10. Гаврилица О.А. Чувство вины у работающей женщины // Вопросы психологии, 1998, № 4.

11. Доценко Е.Л. Психология манипуляции. М.: изд-во МГУ, 1996.

12. Изард К.Е. Эмоции человека. М.: Изд-во МГУ, 1980.

13. Каган М.С., Эткинд А.М. Общение как ценностиь и как творчество // Вопросы психологии, 1988, № 4.

14. Кемпински А. Психопатология неврозов. Варшава: Польское медицинское издательство, 1975.

15. Кернберг О. Отношения любви: норма и патология. М.: Класс, 2000.

16. Короткова Е.В. Социально-психологический анализ вины и стыда как системы отношений личности к себе и другому: Дисс. … канд. психол. наук. Ростов н/Д,

2002.

17. Лапланш Ж., Понталис Ж.Б. Словарь по психоанализу. М.: Высшая школа, 1996.

18. Лабунская В.А. От проблемы затрудненного общения к постановке проблемы «субъект затрудненного общения» // Психологический вестник. Вып. 2. Ростов н/Д: РГУ, 1997.

19. Литвак М.Е. Если хочешь быть счастливым. Ростов-на-Дону: Феникс, 1995.

20. Менджерицкая Ю.А. Особенности эмпатии субъектов затрудненного и незатрудненного общения в ситуациях затрудненного взаимодействия: Дисс. … канд. психол. наук. Ростов н/Д, 1998.

21. Ногерова М.Т. Представления о субъекте затрудненного общения у учителей Кабардино-Балкарии: Дисс. канд. психол. наук. Ростов н/Д, 1997.

22. Нойман Э. Глубинная психология и новая этика. СПб.: Гуманитарное агенство Академический проект, 1999.

23. Перлз Ф.С., Гудмен П., Хефферлин Р. Практикум по гештальттерапии. СПб.: «Петербург-21 век»-М.: «Академия», 1997.

24. Пинт А. Из гусеницы в бабочку. М.: Сократ лтд, 1998.

25. Рубинстайн К., Шейвер Ф. Опыт одиночества // Лабиринты одиночества / Под. ред. Н.В. Покровского. М.: Прогресс, 1989.

26. Рюмшина Л.И. Игры и манипуляции в межличностном общении. Ростов – на – Дону: Изд – во Ростовсвкого университета, 1997.

27. Сидоренко Ю.И. Место и роль нравственных чувств в системе морального сознания. //Вестник Московского университета, 1971, № 5.

28. Смелзер Н. Социология. М.: Феникс, 1994.

29. Тайсон Ф., Тайсон Р. Психоаналитические теории развития. Екатеринбург: Деловая книга, 1998.

30. Фрейд З. По ту сторону принципа наслаждения // Я и Оно. Тбилиси: Мерани, 1991.

31. Фромм Э. Человек для себя. Минск: Коллегиум, 1992.

32. Хеллингер Б. Порядки любви: Разрешение семейно-системных конфликтов и противоречий. – М.: Изд-во Института Психотерапии, 2001.

33. Хорни К. Концепция Сверх-Я // Новые пути в психоанализе / Собр. соч. в 3 томах, т.2. М.: Смысл, 1997.

34. Хорни К. Невротическое чувство вины // Невротическая личность нашего времени / Собр. соч. в 3 томах, т.1. М.: Смысл, 1997.

35. Шевандрин Н.И. Концептуальные и прикладные основы социальной психологии // Социальная психология в образовании. – Выпуск №2. Ростов-на-Дону, 1993.

36 Эриксон Э.Г. Детство и общество. СПб.: Ленато Аст, 1996.

37. Klein M. On the theory of anxiety and guilt. International journal psychoanalysis, 1982, V 29.

38. Dweck C.S. Self-theories and goals: Their role in motivation, personality, and development. In R.D. Dienstbier (Ed.). Nebraska Symposium on Motivation. Lincoln: University of Nebraska Press, 1991.

39. Janoff-Bulman R. Characterological versus behavioral self-blame: Inquires into depression and rape // Journal of Personality and Social Psychology, 1980, V. 37

40. Wicklund R.A. Frey P. Self-awareness theory: When the self makes a difference / Self in social psychology / Ed. by D.M. Wegner, R.R. Vallacher. N.Y: NYPress, 1980.